Археология информационного века №3

№ 3. Как это работает?

Первая и вторая часть этого текста тоже существуют. А это третья и последняя.

Очень высок соблазн искать короткий и простой ответ, или ещё лучше — написать «одному Шлиману известно». Но в жизни, как и в археологии, нет простых ответов. В археологии, как и в жизни, истина стремится быть открытой (если только она существует). Большинство ингредиентов этого сложного наукообразного варева очевидны или уже неоднократно названы. Самый простой из них — романтический дух.

ЯЗЫКОВОЙ БАРЬЕР
Мнение, что популярность полевой жизни (а значит и археологии) связана с дефицитом романтики в нашей естественной среде, уже с полвека как высказана. И хоть она совершенно не нова, что-то всё же изменилось. Что? Стало ещё хуже. Рутина маршруток, плавящихся асфальтов, постсоветских обитателей и летящих по ветру полиэтиленовых пакетов составляет теперь почти каждую минуту жизни украинского горожанина. Да, в глубинке ситуация другая, но и там есть своя рутина. Стоит лишь вырваться из этой карусели обыденности — мир становится до неузнаваемости другим. А после пары лет погружения барьер между теми, кто дышит воздухом, и теми, кто дышит вай-фаем, почти непреодолим.
Бывает, спрашивает тебя человек: «Как ты провел лето?» И только начинаешь ты ему рассказывать, как он теряет всякий интерес. Это ведь не работа, не заграница, да вообще непонятная дикость. Любопытная, в лучшем случае, необычностью. А слов, чтобы поведать разницу между существованием здесь и жизнью там уже не хватает, так далеко ты становишься от вопрошающего. Никак не получается рассказать о мире, полном тайн, суеверий, неторопливого и кропотливого труда, звездных ночей с разговорами, безумно жарких вечеров с гитарой и прохладных гротов, усеянных наскальной живописью. Начинаешь объяснять, и видишь, что слова все другие, что само их значение непонятно и не может быть понято. Вот и сидишь, ждешь сезона, как Мастер в своем подвальчике, а к тебе всё идут и идут точильщики ножей. И это только в первую неделю после возвращения! Она обычно очень длинная, она занимает будто бы несколько лет…

БУЙСТВО РАЗУМА
С анабиозом межсезонья снова помогает справиться археология. Полвторого ночи? Пора бы уснуть? Кажется, самое время посидеть над стратиграфией памятника. Она сложная, требует усилий, и вот сидишь и сидишь над ней день за днем, неделю за неделей. Правда, работать ночью не удается. Звонит коллега и делится интригующим открытием. И вот ты уже шерстишь всю доступную литературу об охре в палеолите украинской степи. Титанические усилия уходят на обмысливание каждого конкретного ребуса, и какое же наслаждение его разгадать! Заметить незамеченное, найти что-то, спрятанное в бездонной глубине, а ещё лучше — лежащее на поверхности.
И все эти загадки (разумеется, если летом всё сделать правильно) приводят к совершенно новому пониманию очевидных истин. Совершенно незаметно от плана отдельного раскопа мысль умчалась к происхождению индоевропейцев или ещё дальше. Правы были немецкие романтики: лихорадочный поиск недосказанного и невыразимого вызывает острую зависимость. Остановиться действительно очень непросто. Никакие неурядицы, никакие тщедушные чиновнички не остановят живой разум перед мерцающими на горизонте тайнами. Хорошо ещё, что в этой суматохе произошедшего такой разум далеко не один.

ЧУВСТВО ЛОКТЯ
Помните слова о том, что археологический образ жизни привлекает определенный тип людей? Да, в этом большой недостаток археологии как способа жизни. И огромное её преимущество. Сколько раз уже было сказано (чаще всего вечером после посвящения, в последние дни экспедиции), что проведенные вдали от привычного мира несколько недель неожиданно неповторимы, что, хотя надежды на это и не было, «друзья по раскопу» стали близкими, понятными и незаменимыми людьми, и что даже при всем желании оставить этот мир позади уже не получится? Это абсолютно понятно — между больными археологией людьми гораздо больше общего, чем между теми, кто за бортом. Больные во многом схоже мыслят, любят подобные места и вещи, слушают одну и ту же музыку (очень хорошую, надо сказать). Они понимают друг друга с полуслова, а иногда вообще без слов, им не нужно напрягаться, чтобы догадаться, что их товарищи делают и думают. А всё потому, что набор в эту команду сделан задолго до её создания. Тут уж дело за малым — собраться вместе в одну группу и начать делать общее, очевидно какое, дело.
И вот, по какой бы то ни было причине, это происходит. Вокруг центра, что бы им ни стало, начинают безумно вращаться подобные электронам жители небольшого археологического мирка. Они носятся вокруг, делают что-то или хотя бы пытаются, снова и снова. Иногда им даже не нужно напоминание — они готовы сами вкладываться талантами в коллективное дело, за которое они переживают, как за что-то действительно свое. Не исключено, что для многих наступает первый раз, когда они создают «что-то свое». И стоит каждому вместо слов вложить немного дела, добавить фантазии и, возможно, частичку таланта (а в благоприятной обстановке он обнаружится, не сомневайтесь), как на свет появится конкурентоспособный результат. И любой скажет, что он стоит тех миллионов бед и лишений, через которые пришлось пройти. А ежели что не получилось, так в следующий раз будет лучше, мы ведь все здесь только учимся, не волшебники ещё!
Сейчас уже можно уверенно сказать, что социальная платформа для воплощения археологических инициатив у наш сложилась. Ребята приходят сюда, не зная ничего о прошлом и с трудом отличая кремень от песчаника, и уходят, умея иногда больше, чем средний выпускник среднего истфака. У них есть свои идеи, которые они высказывают и исполняют и обычно они готовы много и усердно работать безо всякого к тому принуждения. У них есть, что очень важно, свой собственный голос, уникальный и необходимый в командной работе. В таком пространстве, где стоит чуть постараться и общий итог тебя удивит, очень трудно думать о недостатках и насущных проблемах; желание создавать и открывать затмевает все неурядицы. Да и команда формируется нешуточная, проверенная долгим временем и множественными трудностями, собрать такую по офисам практически нереально. После сезона даже по домам разъехаться получается не сразу, ведь никакого стремления к этому нет. А есть стремление только к тому, чтобы сесть вечером где-нибудь на скалах, под звездами, слушать течение реки и говорить о трудностях неолитизации.
Так получается, что, хотя археология тут и прежде всего, совместная работа приносит огромное количество других навыков и уроков, полезных потом и экономистам, и инженерам, и учителям… да всем, в общем-то.
Каждая такая группа уникальна, но все они работают только вопреки и благодаря трудностям археологической науки. Мы с придыханием ждем, какой будет эта наука завтра, но пока что наша археология — археология информационного века.